Край забытых богов[СИ] - Алина Борисова

— Что–то полей не изобразили. Разве им был не нужен хороший урожай?

— Возможно, к моменту создания этого фриза полей уже не было. Мы ведь их только по косвенным признакам вычислили. Во времена появления в этих землях вампиров здесь уже не только полей не наблюдалось, здесь и деревянных домов уже больше не строили, — он рассказывает охотно и с увлечением. Даже сомнения не вызывает, что все это ему действительно интересно. И эти рисунки. И люди, на скалах их выбившие. И их образ жизни, и причины его изменения. — Скотоводство в этих землях оказалось более выгодным занятием. Может, климат стал более засушливым, может, дело в том, что сменился народ, населявший эту межгорную котловину.

— Народ? — понимаю, что глупо, но… — А что за народ здесь жил? Ну, на кого похожий? И почему ты думаешь, что сменился? Тоже по косвенным признакам вычислил?

— Нет, еще и прямые доказательства имеются, — смеется Лоурел. — А люди здесь всегда жили разные. Те, кто подобно твоим предкам, пришел в эти земли с запада. И те, кто пришел с востока. Мы нашли свидетельства пребывания здесь и тех, и других.

— Кто это мы? И зачем вам здесь что–то искать, вычислять, исследовать?

— Те, кто живет в этих землях теперь. Те, кто считает эти земли своей родиной. В основном те, кого среди вампиров принято именовать Новыми. Потому что это наша земля, и нам интересна ее история…

— Странные вы, — не смогла удержаться. — Сначала извели всех людей на еду, а потом решили изучить их историю.

— Какие же тогда вы? — не остается в долгу вампир. — Судя по вашей истории, вы предпочитали изводить друг друга просто так, даже практической пользой не заморачиваясь. И, кстати, на еду извели далеко не всех жителей этих мест. Часть ушла на восток, став еще одним племенем дикарей. В развитии мы их, конечно, отбросили назад весьма сильно, с этим не поспоришь. Когда из хозяина жизни ты превращаешься в добычу, тут уж не до развития высоких технологий. Но тем интереснее узнать, как они жили прежде. Вот тебе разве не интересно?

— Мне — да, но я человек, — я задумчиво вожу пальцами по холодному камню, ощущая неровность выбитых некогда контуров. — Как думаешь, давно здесь эти рисунки?

— Что для тебя давно, Ларис?

Пожимаю плечами. Давно для меня — это когда я среди людей жила. А вот эти люди тоже когда–то жили. В своем каком–то «давно». А живи они до сих пор — я и здесь была бы среди людей.

— Точной даты, понятно, нет, — продолжает меж тем Лоу. — Да и не изучена еще толком эта скала, многие изображения лишайником скрыты, надо чистить, рассматривать, копировать. Вот, кстати, буду благодарен, если поможешь. Хотя бы несколько фрагментов, пока солнце еще не высоко. Днем их уже практически не видно.

— Ты хочешь, чтоб я их перерисовала? — несколько удивляюсь. — А разве не проще сделать отпечаток? Приложить лист бумаги, заштриховать…

— Отпечаток любой дурак сделает. Ты нарисуй. Мне интересно, как видишь их именно ты.

Рисую. И, незаметно для себя, увлекаюсь. Рисую древние изображения на камнях. И сами камни на вершине сопки. И даже солнце, неторопливо встающее где–то сбоку. Рисую Лоу, аккуратно счищающего с камней мох и лишайник. Рисую вид с вершины нашей сопки — на заливные луга вдоль реки, и округлые очертания холмов, и синеющие в утренней дымке горы на горизонте. И тюльпаны, заполнившие степь от края до края. Красные, белые, желтые, лиловые, от них рябило в глазах, даже в неярком утреннем свете…

— А сейчас ведь апрель, — впервые приходит мне в голову.

— Кончается, принцесса моя спящая. С добрым утром! — Лоу отвешивает мне шутовской поклон. А я вдруг вспоминаю, что принцессой называл меня раньше Анхен. И тюльпаны дарил. Однажды. А я их выкинула. Или я выкинула лилии?

— И сильно кончается? Апрель.

— Двадцать шестое. Это важно?

— Уже не очень, — но все же вздыхаю. — День рождения у меня, — поясняю вампиру. — Был. Недавно. А я и забыла. И, знаешь, даже там, у людей, никто ведь не помнит.

— Что ж, значит, будем праздновать сейчас, — Лоу подходит и обнимает меня сзади, чтобы не потревожить рисунков, лежащих у меня на коленях. — Вы ведь празднуете каждый год, верно?

Киваю.

— А вы что же, реже?

— Реже. Значительно. Так сколько тебе исполнилось?

— Двадцать один.

— Поздравляю, — он тихонько целует меня сзади в шею. А потом вдруг неожиданно прикусывает. И прижимает к себе, так крепко, что не вздохнуть.

— Ты чего? — несколько ошарашенно интересуюсь, когда он с глубоким выдохом отпускает.

— Так… Подумалось… Хорошо мне с тобою, Лар, — неожиданно признается Лоу. И, словно встряхнувшись, продолжает уже совсем другим тоном, — так с меня, похоже, подарок?

— Смеешься? То, что я все еще жива — уже подарок. Если бы не ты, все эти тюльпаны рисовал бы сейчас кто–нибудь другой. А я бы их даже не увидела.

— Пессимистка, — он кладет подбородок мне на плечо. — Тебе суждена долгая жизнь. Я это знаю. Чувствую в каждом твоем вздохе. Просто ты не сдавайся. Не сбегай от жизни в сны, ладно?

— Это очень легко сказать, Лоурэл, — тема была непростая, и мне меньше всего хотелось бы его обидеть. Но ведь ничего не бывает без причины, и причины порой стоят того, чтобы их озвучить. — Но жизнь, в полном смысле этого слова, есть у тебя. У тебя есть дела, друзья, встречи, работа. Жизнь была вон у них, — я киваю на каменный фриз, где всадники гонят к поселку стадо, а женщины помешивают еду в огромных котлах. — А я… у меня чувство, будто я застряла где–то, вне времени и пространства. Мне хорошо с тобою, но… Когда ты уходишь, чтобы продолжить жить где–то еще, в моей жизни не остается ни цели, ни смысла. Я всю свою жизнь училась. И в этом был смысл, ведь только выучившись, я смогла бы получить ту работу, к которой стремилась. И в моей работе был бы смысл, ведь я помогала бы людям, избавляя их от боли а, возможно, и смерти. И ради этого стоило бы вставать по утрам, вне зависимости, насколько удачно у меня все… в личном плане. Меня так учили, меня к этому готовили, а теперь… я просто не могу найти зацепок… придумать повод…

— Я думал об этом, маленькая, — соглашается Лоу, все так же сидящий у меня за спиной, чуть обнимающий меня одной рукой и глядящий куда–то вдаль поверх моего плеча. — И я бы мог предложить тебе работу. Мне даже кажется, что она тебя заинтересует. Есть только одно маленькое «но». Мне придется представить тебя широкой публике. Не побоишься?

Сглатываю.

— А… что за работа? И что за публика?

— Публика исключительно вампирская, уж прости, другой в наличии не имеется. Если тебя это хоть сколько утешит — публика преимущественно молодая, из Новых. Народ простой, в правительственных кругах не вращается, в близости к правящей семье тоже покуда не замечены.